Терапевт тоже человек: о тени, стыде и трудности быть рядом

Парадокс заключается в том, что именно там, где мы как терапевты теряем контакт с собственной уязвимостью, мы становимся менее способными выдерживать уязвимость другого. Мы начинаем воспринимать клиента не как человека, которому больно, а как «трудного», «манипулятивного», «застревающего». А за этими словами часто скрывается не объективная клиническая сложность, а наше собственное бессилие — и невозможность встретиться с чем-то в себе.

Эта статья — приглашение посмотреть на терапевтический процесс не с точки зрения клиента, а с позиции внутренней работы терапевта. Речь пойдёт о теневых аспектах нашей практики: о том, как непризнанные части нас самих влияют на способность быть в контакте, как мы обесцениваем то, что не хотим чувствовать, и что помогает возвращать себе глубину эмпатии. В том числе — через супервизионную практику и символическую работу, например, с кинообразами, которые позволяют в безопасной форме соприкасаться с тем, что в реальности бывает невыносимо.

Потому что прежде чем принять клиента в его полноте, нам необходимо — хотя бы на мгновение — разрешить себе быть похожими на него. И увидеть в этом не слабость, а точку входа в настоящее присутствие.

Когда клиент становится «слишком»: о границах нашей профессиональной выдержки

Один из самых честных, но редко озвучиваемых опытов в терапии — это встреча с клиентом, которого трудно выдерживать. Это может быть связано с содержанием его переживаний, с манерой коммуникации, с его жизненными выборами или с тем, как он обращается с нами в терапии. Но гораздо чаще причина кроется не в клиенте как таковом, а в том, что он активирует в нас самих — вытеснённые чувства, уязвимые темы, части нашего опыта, к которым мы давно потеряли доступ или сознательно от него отстранены.

Для одного терапевта таким клиентом может стать человек, проявляющий ярко выраженную беспомощность. Для другого — нарциссический клиент, уязвляющий границы. Кто-то не выдерживает зависимости, кто-то — самоуверенной агрессии. В каждом случае реакция уникальна, но суть остаётся общей: мы сталкиваемся с внутренним напряжением, которое мешает оставаться в устойчивом и открытом контакте. Мы начинаем чувствовать, что «что-то не так» с этим клиентом, хотя на самом деле это может быть индикатором того, что «что-то не так» происходит в нас — прямо в процессе взаимодействия.

Психологическая литература описывает подобные случаи через понятие контрпереноса, защит, проекций. Это точные, важные концепции, но в практике они обретают очень конкретное выражение: клиент вызывает в нас то, с чем нам трудно оставаться — и мы бессознательно выходим из терапевтической позиции. Это может проявляться по-разному. Иногда — в обесценивании его страданий: «Ну, у всех такое бывает». Иногда — в формальном следовании технике при полном отключении от живого контакта. Иногда — в резком раздражении, усталости, желаниях «быстрее закончить» или «передать его другому специалисту». Всё это не свидетельство плохой работы. Это маркеры предела — эмоционального, личностного, человеческого.

Признать этот предел — значит сделать шаг к профессиональной честности. Мы не обязаны быть всепринимающими и всевыдерживающими. Наоборот, признание собственной неготовности — куда более зрелая позиция, чем её маскировка под «нейтральность». Но чтобы это признание стало ресурсом, а не виной, нам необходимо иметь пространство, где можно исследовать эти реакции — без осуждения, без необходимости доказывать свою состоятельность. Таким пространством и становится супервизия.

В группе, где можно безопасно говорить: «Мне сложно с этим клиентом», «Я раздражаюсь, и не понимаю, почему», — начинается настоящее профессиональное движение. Потому что за этими признаниями скрыты не только трудности, но и возможность увидеть, с какими частями себя мы утратили контакт. И именно через восстановление этого контакта мы снова обретаем способность быть с другим — не технически, а по-настоящему.

Тень терапевта: что именно мы не готовы видеть

Если внимательно рассмотреть те ситуации, в которых клиент оказывается для нас «слишком», почти всегда в основе будет не внешний фактор, а нечто внутренне непризнанное. То, с чем мы не хотим или не можем встречаться в себе, становится тем, что мы бессознательно отталкиваем и в другом. Это может быть как проекция собственной тени — вытеснённой части психики, связанной с агрессией, страхом, стыдом, завистью, уязвимостью или иными переживаниями, не вписанными в наш профессиональный или личный образ «приемлемого Я».

Чем более развита в нас потребность быть «правильным», зрелым, устойчивым, тем выше вероятность, что теневые аспекты будут уходить в вытеснение. Это может быть неосознаваемая агрессия, страх зависимости, сексуализированные реакции, стремление к контролю, стремление к нравственному превосходству или даже — непризнанное бессилие. И когда клиент касается этих тем — напрямую или косвенно — мы ощущаем внутренний дискомфорт, который стремимся нивелировать. Не через проживание, а через защиту.

Особенно показательны здесь реакции обесценивания. Например, клиент говорит о переживаниях, которые терапевт сам когда-то прошёл и считает уже «неактуальными». И вместо эмпатии возникает внутреннее раздражение: «Ну и что? Это всё можно пережить, ничего страшного». Но за этим стоит не профессиональное суждение, а отчуждение от собственной уязвимости. Опыт, который не был интегрирован как часть жизненного пути, а был выдавлен и перевёрнут в противоположное — в жёсткость, в рационализацию, в отказ чувствовать.

Тень проявляется и в другом — в неспособности признать в клиенте то, что мы отвергли в себе. К примеру, если терапевт боится собственной агрессии, он будет либо подавлять проявления агрессии клиента, либо обходить их, оборачивая их в интерпретации. Если он не в контакте со своей сексуальностью — реакция на клиента, который её выражает, будет окрашена напряжением, отстранением или насмешкой. Если терапевт стыдится собственной беспомощности, он не сможет остаться рядом с клиентом, который находится в состоянии глубокого эмоционального распада. И, напротив, будет стремиться скорее «собрать» его — чтобы прекратить собственный дискомфорт.

Все эти реакции часто подаются под видом профессиональной корректности: «Важно сохранять границы», «С клиентом нужно быть нейтральным», «Я придерживаюсь техники». Но за этими формулировками нередко скрывается невозможность остаться в подлинном контакте — не из-за границ, а из-за страха. И это нормально. Столкновение с тенью — всегда болезненно. Но если этот процесс осознан, он становится точкой профессионального роста, а не причиной профессиональной фиксации.

Чтобы двигаться в сторону большей внутренней включённости, недостаточно просто «понять» механизм тени. Необходима среда, в которой эта тень может быть замечена, обозначена, проговорена. Причём не на уровне теории, а в формате живого переживания. Здесь важны не только личная терапия, но и супервизия, и работа в группе, где можно исследовать свои реакции без риска оценки или профессионального стыда. Только там, где терапевт может быть не только «держателем» пространства, но и человеком с собственной историей, возможна подлинная встреча с собой. А значит — и с другим.

Как мы защищаемся: утрата контакта под видом профессионализма

Когда терапевт сталкивается с чем-то в клиенте, что вызывает у него внутренний дискомфорт — будь то отвращение, страх, раздражение или бессилие, — психика стремится восстановить равновесие. Это естественно: как и любой другой человек, терапевт использует защитные механизмы, чтобы не оказаться в ситуации перегруза. Но отличие заключается в том, что в терапевтической ситуации эти защиты могут значительно изменить качество контакта. Мы внешне продолжаем «работать», но внутренне контакт уже нарушен — или, по крайней мере, стал значительно более поверхностным.

Чаще всего это происходит незаметно. Терапевт по-прежнему внимателен, вежлив, следит за структурой сессии, даёт обратную связь. Однако между строк появляется ощущение дистанции, формальности. Клиент всё реже слышит «живой отклик» и всё чаще — технично выверенные формулировки. Присутствие становится условным. Это не сознательное решение — это способ психики сохранить свою целостность, если внутреннее содержание клиента стало для нас непереносимым.

Наиболее типичные формы защит:

• Обесценивание. Мы начинаем внутренне принижать значимость страдания клиента: «он драматизирует», «у других бывает и хуже», «это ведь не травма, а просто трудный период». Иногда это происходит даже тогда, когда у терапевта есть аналогичный личный опыт — но он уже вытеснен или рационализирован. Мы «переросли» этот этап и теперь не можем уважительно к нему отнестись — ни в себе, ни в другом.
• Рационализация. Контакт сводится к когнитивной работе: мы даём логические объяснения, предлагаем гипотезы, разбираем схемы. Снаружи это выглядит как активный процесс, но изнутри — контакт становится плоским. Мы как будто смотрим на клиента через стекло — анализируя, но не переживая его опыт вместе с ним.
• Смещение и проекция. Мы бессознательно приписываем клиенту то, что не признаём в себе: слабость, манипуляцию, агрессию. Клиент становится «неконструктивным», «обесценивающим терапию», «создающим тупик». Но часто это реакция на то, что он вскрывает в нас самих — неосознанное, неинтегрированное, уязвимое.
• Уход в роль. Терапевт становится «слишком правильным»: выдержанным, методичным, академичным. Это не зрелая позиция, а форма эмоционального отстранения. В такие моменты живая личность за профессиональной ролью почти не различима. И хотя клиент продолжает получать услугу, он больше не получает отношения.

Наиболее опасным здесь становится то, что подобные защитные реакции легко маскируются под профессионализм. Мы говорим себе, что соблюдаем границы, что действуем по методу, что «не обязаны чувствовать всё». И в этом есть рациональное зерно. Но если не замечать, что на самом деле за этим скрывается — попытка избежать собственного переживания — мы постепенно начинаем превращаться в формального специалиста: корректного, но отстранённого. Клиенты это чувствуют. Особенно те, кто уже имеет опыт внутренней тонкой настройки: они приходят за контактом, а находят «терапию по протоколу».

Важно не бороться с защитами, а осознавать их. Способность вовремя распознать, что я ушёл в технику, начал раздражаться, перестал чувствовать, — уже является точкой профессиональной зрелости. Это не ошибка, а сигнал. Сигнал, что здесь для меня начинается работа не с клиентом, а с собой. И именно для таких моментов необходима профессиональная среда, в которой можно это заметить, проговорить, осмыслить — без самообвинения, но с ответственностью.

Супервизия здесь приобретает особое значение. Не как проверка, «всё ли я делаю правильно», а как пространство, где можно развернуть внимание внутрь: что со мной происходит в этом терапевтическом контакте? Где я становлюсь менее включённым? Что именно мне в клиенте трудно выдерживать — и почему?

Именно такие вопросы становятся началом не просто корректной, а глубокой терапевтической практики.

Что помогает вернуться в контакт: супервизия, личная работа и символическое переживание

Когда терапевт начинает замечать, что контакт с клиентом ослаб, когда в сессиях появляются автоматизмы, раздражение, дистанция или формальное исполнение роли — это не повод для самокритики. Это повод остановиться. И задать себе вопрос: что именно во мне сейчас не включается? Где моя реакция уже не профессиональная, а защитная?

Контакт восстанавливается не через усилие — «нужно быть более эмпатичным» — и не через технику, а через возвращение к себе. А именно: к тем частям себя, которые на данный момент стали «вне доступа». Иногда это происходит из-за перегрузки, иногда — из-за банального усталостного цикла, но часто — из-за того, что клиент активирует в нас что-то слишком личное, что не было до конца осознано, переработано или даже просто допущено к переживанию.

Профессиональная устойчивость терапевта строится не на отсутствии реакций, а на способности осмыслять их — и, главное, иметь пространство, где это возможно.
Таким пространством становится супервизия. Но не в административном смысле (разбор ошибок, оценка правильности), а как живая, совместная работа с собой в контексте профессии. Хорошая супервизия — это не только про случаи, это в первую очередь про то, что с нами происходит в этих случаях. Именно здесь можно заметить, что мы, например, не выдерживаем женскую уязвимость, или зависимость, или подростковую агрессию — потому что в нас самих эта тема не пройдена до конца. И если мы это увидели — это уже часть терапии. Терапии нас самих.

Кроме супервизии, важную роль играет личная терапия. Не формальная, не «для галочки», а как способ восстановить внутреннюю прозрачность восприятия. Иногда терапевт попадает в зону длительного «застоя» — когда кажется, что «всё понятно, всё умею», но теряется глубина контакта. Это тонкий симптом: что-то стало слепым пятном. Именно личная терапия позволяет снова встретиться с собой не как с профессионалом, а как с человеком, у которого есть свои искажения, запреты, страхи и чувства. Это не слабость — это основа работы с человеческим материалом.

Наконец, существует ещё один, менее очевидный путь — символическая работа с вытесненным. То, что трудно признать прямо, часто легче проживается через образы. В этом смысле кино, литература, искусство в целом становятся терапевтическими медиаторами. Через персонажа фильма можно столкнуться с тем, что в «реальности» мы не допускаем в самих себе. Через сюжет — получить доступ к внутренней части, которую мы обычно вытесняем. Особенно, если это сопровождается осмыслением — в группе, в диалоге, в супервизии.

В своей практике я провожу супервизионную группу, совмещённую с анализом девяти фильмов, каждый из которых затрагивает непростые темы: разрушение, зависимость, границы, насилие, сексуальность, одиночество. Мы смотрим не только на кино, но и в себя — на те чувства, которые возникают в ответ. Эти образы становятся входной точкой к тем зонам, которые в обычной практике оказываются за пределами осознания. Такой формат работает не как развлечение и не как метафора, а как способ снова приблизиться к себе — к тем частям, от которых мы привыкли держать профессиональную дистанцию.

Потому что без этого приближения невозможно возвращение к подлинному контакту. Терапевтическое присутствие не может быть искусственным. Оно либо есть — либо нет. И задача зрелого терапевта не в том, чтобы всегда быть принимающим, а в том, чтобы замечать, когда я перестаю быть включённым — и понимать, почему.

Именно этот процесс — возвращения к внутреннему контакту — и есть настоящая профессиональная работа. Не по форме, а по сути.

Заключение

Терапевт — это, прежде всего, человек. Человек со своей историей, со своими пределами, со своими внутренними тенями. И чем больше мы это осознаём, чем меньше нуждаемся в образе «всевыдерживающего профессионала», тем безопаснее становимся для своих клиентов. Не потому, что мы не совершаем ошибок, а потому что умеем видеть, где перестаём быть в контакте. И имеем мужество возвращаться.

Контакт — это не функция. Это состояние. Оно требует включённости, открытости, личностной подвижности. И в этом состоянии невозможно находиться постоянно. Работа с живыми людьми, особенно в условиях длительной практики, не может не касаться наших собственных неотрефлексированных зон. Именно поэтому профессиональная зрелость — это не про знания, а про способность распознавать и осмысливать свои защитные реакции: не отщеплять их, не прикрывать методами, а задаваться вопросом — что сейчас происходит со мной?

Эта способность — не врождённая и не окончательно формируемая. Она требует ухода. И одна из важнейших форм такого ухода — это супервизия. Но не формальная, а живая, поддерживающая, где можно быть собой. Не специалистом, не образом, не теоретиком, а живым человеком в профессии. Где можно принести не только случай, но и смущение, отвращение, злость, обесценивание — и не быть отвергнутым. Потому что только в пространстве, где терапевт сам может быть уязвимым, он снова становится способным выдерживать уязвимость другого.

Если тебе откликается эта тема — возможно, тебе будет полезно участие в моей супервизионной группе. Это краткосрочный формат, включающий десять встреч, на которых мы работаем не только с терапевтическими случаями, но и с девятью фильмами, специально подобранными так, чтобы касаться сложных, вытесняемых, конфликтных тем: границы, власть, разрушение, телесность, одиночество, вина, сексуальность, агрессия. Фильмы становятся здесь не учебным материалом, а входной точкой к себе — к тем частям, от которых в повседневной практике мы чаще всего отстраняемся.

Иногда вернуть контакт с клиентом можно только через восстановление контакта с собой. И в этом смысле супервизия — не формальный шаг, а акт профессиональной ответственности. Ответственности перед клиентом, но прежде всего — перед собой.